— После одиннадцатого, как в ИТМО поступила. Но — не важно! Как ты? Почему столько лет не объявлялась? Ты хоть знаешь, что тебя в розыск объявили? Мёртвой признали!
Не, серьёзно, это чудо! Реальное чудо: зайти в кабак и встретить ту, которую искала половиной городка, которую уже похоронили и оплакали. И вот она стоит и буднично улыбается, словно они виделись только вчера. Мира схватила Натаху за руки, прижала к себе. Но девушка осталась безучастна. Было видно, что она совсем не рада встрече и не хочет поддерживать разговор. Почувствовав себя неловко и глупо, Мира стушевалась и отступила назад. Возникла неловкая пауза.
— Может, мы уже сядем? — неуверенно предложила Аля. — Сколько можно в дверях стоять?
— В самом деле, проходите в соседний зал. Здесь столики забронированы, — поддержала Натаха.
Мира сделала несколько шагов и остановилась. Нет, так нельзя! Так не должно быть. Она оглянулась и, глядя на бывшую одноклассницу, сказала:
— Могла бы хоть раз позвонить, сказать, что с тобой всё в порядке. Ладно, не мне — но родителям нужно было!
— Им до меня никогда дела не было, — фыркнула Натаха.
Мира слышала это от неё и прежде. Прежде того, как отец Натахи за какие-то недели превратился в старика, а мать металась из церкви к экстрасенсам. Готова была принять какую угодно правду, лишь бы не мучиться от неизвестности.
— Ты неправа! — возразила Мира. — И всегда была неправа. Они любят тебя.
По лицу Натахи прошла судорога, губы мучительно искривились.
— Давай не сейчас и не здесь, — попросила она каким-то придушенным голосом и бросила косой взгляд на Алю.
— Ладно, — согласилась Мира, озадаченная внезапной переменой в Натахе. Одноклассница благодарно улыбнулась.
— Ещё поговорим, — сказала она. — Проходите, садитесь. Я скоро подойду.
Они прошли в дальний зал, выполненный в стиле лофт: стены, покрашенные в цвет запёкшейся крови, маленькие фотографии дымящих паровозов и прокопченных чернорабочих, грубо сколоченные столы, стулья-ящики. Напротив входа крохотная сцена с затянутыми чехлами барабанами. Посетителей не было.
— Можно садиться куда угодно? — спросила Аля.
Мира пожала плечами и отодвинула стул от столика у стола.
— Думаю, можно куда угодно, — сказала она, садясь.
Алька устроилась напротив и вопросительно уставилась на Миру круглыми глазами.
— Ну, спрашивай, — поморщилась та.
— Она что, из дома сбежала?
— Просто пропала однажды.
— Как пропала?
— Непонятно. Мы тусили вместе в ночном клубе…
Мира мысленно вернулась в ту ночь: заполненный до отказа танцпол, подкрашенный огнями дым. Вспышки света выхватывали из темноты потные, искривлённые в танце тела, грохот музыки бил по ушам, от запаха сигарет першило в горле. Вот в толпе появилась Натаха — с разметавшимися по обнажённым плечам чёрными кудрями, ярко-красными губами. Мира махнула ей рукой, но подруга не заметила, улыбаясь кому-то в толпе. Мгновение темноты, затем новая вспышка света, и Натахи на том месте уже не было. Чьи-то разинутые в беззвучном крике рты, ярко накрашенные глаза, мокрые от пота волосы.
— Стали домой собираться, Натахи нет, — произнесла Мира. — Звоним на сотовый: недоступна. Прождали её почти до закрытия клуба. Решили, что она домой без нас уехала. Вернулись, ругая её последними словами. А она и в школу на следующий день не пришла. И вообще никто её больше не видел. Ты не представляешь, что у нас тогда делалось. Городок маленький, все друг друга знают. Нас с Катюхой — девочка, которая с нами тогда в клуб ходила — чуть ли не в главных злыдней превратили. Никто не верил, что мы не видели, куда Натаха пропала. Думали, правду скрываем. Даже родители мои, представляешь?! Сидели как-то ужинали, и тут мама меня так серьёзно спрашивает: «Мир, так что у вас там на самом деле случилось? Мне-то можешь рассказать». И главное тихо так, вроде это будет нашей общей тайной.
От воспоминаний Миру стало морозить, разболелась голова. Алька сочувственно погладила её сжатые в кулаки руки.
— А с Наташкиной матерью я вовсе боялась встречаться. Она при виде меня трястись начинала. Однажды прямо на улице на колени передо мной встала. Признайся, говорит, и тебе и нам легче будет. А в другой раз драться полезла. Я потом на улицу выйти боялась, всюду она мерещилась… До сих пор не люблю к себе ездить, — она угрюмо посмотрела на дверь из которой должна была выйти Натаха. — Не уйду отсюда, пока не выясню, где она шаталась столько лет.
— Да уж, странно всё, — пробормотала Аля.
Мира встала, загрохотав стулом.
— Ты куда? — испуганно спросила подруга.
— Пойду, поговорю с ней.
— Подожди! — Алька смотрела на неё снизу вверх умоляющим взглядом. — Не оставляй меня одну. Можешь поговорить потом. Ты ведь её уже нашла.
— А если она опять исчезнет? — вырвалось у Миры. Она смутилась, понимая, что сморозила глупость.
— Я уверена, всё объяснится, — сказала подруга. — Должны быть веские причины, чтобы вот так исчезнуть на пять лет.
— Шесть, — хмуро поправила Мира.
— Пойми, если ты начнёшь сейчас требовать от неё признаний, она ничего не расскажет, — продолжала Аля ласковым, увещевательным тоном.
— Почему? — угрюмо спросила Мира, хотя и так поняла.
— Ты бы рассказала?
— Я бы так не пропадала.
Подруга бросила на неё странный взгляд. Будто не Алька взглянула, а чужая, взрослая женщина, знающая то, что Мире неведомо. Стало не по себе.
— Всякие могут быть обстоятельства, — негромко, с расстановкой сказала Аля. — Может, она физически не могла сообщить. В любом случае, для разговора об этом нужен особый подход, а не как ты хочешь: нахрапом.
И улыбнулась так, будто с неразумным ребёнком разговаривала. Не по-Алькиному улыбнулась.
Почувствовав дрожь в коленях, Мира села. Голова болела всё сильнее. Мира потёрла виски. Воздух стал горячим, сухим и пыльным, будто кто-то встряхнул огромный старый половик. Чесались глаза, рыжие соринки забивались в ноздри, мешали вдохнуть. Мира вспомнила, что совсем недавно испытывала подобное: это было в комнате Найры, когда она стояла у окна и смотрела на улицу. Но ведь Найры не существует! Как не существует Гая, островных и голоса, сказавшего за спиной: «Мокрозявы не хотят кукрить».
Что-то коснулось ноги. Опустив глаза, Мира увидела, что ножки стульев и столов опутаны толстыми сухими стеблями. Цеплюч. Он расползался по стенам, тянулся к фотографиям с улыбающимися чернорабочими, затягивал решётки на окнах. Мира хотела встать, но тело сковала слабость, тяжело было даже пошевелиться. В голове точно прокатился металлический шар: «Я схожу с ума!»
Сильно закружилась голова, деревянная столешница внезапно приблизилась.
Издалека донёсся голос Али:
— Мира, что с тобой? Мира!
Она хотела перевести взгляд на подругу, но это оказалось непросто. Столешница превратилась в огромное покрытое трещинами мёртвое поле а сама она крошечная, беззащитная. И как Мира не старалась, ей не удавалось увидеть что-либо ещё, кроме забитых щебнем трещин и наполненных солью впадин высохших озёр. Будто уставший путник, Мира брела по безжизненному краю, а в воздухе по-прежнему висела пыльная завеса.
— Тебе плохо? Мира? — настойчиво спрашивал голос подруги. Мире наконец удалось разглядеть её. Пыль осела на волосах, ресницах, плечах Али, сделав её похожей на древнюю глиняную статую.
Мира медленно подняла руку и легонько толкнула подругу в плечо. Та покачнулась, назад-вперёд-назад, упала на спину и рассыпалась на глиняные черепки. Они лежали на полу — осколки прошлого, которое нельзя не изменить, не исправить. К ним тотчас потянулись гибкие белые стебли цеплюча. Словно любознательные исследователи, они опутывали черепки, с хрустом сжимали их, размельчая в песок. У Миры в душе заворочалась ярость.
— Ну, уж нет. Альку я вам, твари, не отдам! — пробормотала она. Хотела спуститься со стула и отогнать цеплюч, но не смогла пошевелиться. Руки безвольно свисали вдоль туловища. «Этак я тоже в статую превращусь!» — подумала она с ужасом. Сцепив зубы, Мира сделала над собой усилие и с трудом согнула руки. Пот стекал по спине и лицу, выедал глаза. Остальное туловище Мира по-прежнему не чувствовала. С какой могла силой, она оттолкнулась от столешницы. Стул закачался, но устоял. Она закрыла глаза. В висках стучала кровь, цеплюч на полу с хрустом крошил глиняные черепки.